(-:-)
Я не моуг объяснить этого, но в ВАрии мне всегда (почти) нравился Луссурия. Это такой когнитивный диссонанс ходячий, что мозг сломать можно! =))) Персонаж колоритный. Персонаж прекрасный. Интересный и не до конца раскрытый.
Качественного фикшена, как и фикшена с адекватным юмором, с его участием мало.... Но тут на доброфесте была такая заявка:
Которую очень хорошо реализовали, на мой взгляд.
читать дальше
Часть 1.
Такие места, как это, называют противным словом “притон”. Здесь мало едят, много говорят и заказывают в основном коктейли. Такие люди, как “шеф”, ”сеньор” и “дон”, здесь никогда не появятся, даже если это заведение станет последним баром в городе, а в женском туалете рядом с автоматом, выдающим прокладки, стоит второй – с презервативами по пять центов.
Луссурия молча сидел нога на ногу за барной стойкой и докуривал Vogue, элегантно стряхивая пепел ухоженными накрашенными пальцами, и хмурился, разглядывая низкий стакан с Cherry. Кольца на руках иногда тихонько позвякивали, когда мужчина то и дело лез в карман за телефоном, чтобы посмотреть время, но так ни разу и не запомнил цифры.
Он раздраженно покусывал губы, отшивая уже третьего кавалера на сегодня, охал, виновато извинялся, писал свой телефон и рисовал рядом сердечко на салфетке, утешительно проводил накрашенным ногтем по плечу незадачливых принцев. Его раздражали его собственная несвоевременная популярность, духота и длинная зеленая прядь, щекотавшая щеку.
Но он знал: Роза не опаздывает. Никогда и ни за что. Это аксиома.
Потому что Роза Ириньо, она же Дон Фредерико Стройо, была человеком пунктуальным, важным и знала цену времени. А еще она чудесно разбиралась в помаде, макияже и парфюмерии и была превосходной содержательницей сети заведений, где такие, как Луссурия, могли найти себе компанию по интересам и позже – по обоюдному желанию - приятно поговорить наедине. А еще мадам Роза давно задолжала Луссурии одну просьбу, а потому прибыть вовремя было для нее не только делом чести, но и навыком врожденного бизнесмена.
И он ждал, стараясь с завистью не коситься в зал, где парочки покачивались в такт старого “Puttin’ on the Ritz” и улыбались друг другу, ворковали, шептались и целовались в неоновом свете клубных прожекторов.
Луссурия прибыл сюда за час до назначенного срока, купил себе выпивку и сел за барную стойку. Сегодня он был одет особенно броско, и вся его одежда играла под взором дискотечного шара, разлетаясь бликами и привлекая внимание, так некстати сегодня.
Дверь широко распахнулась и дама, одетая вычурно, но без излишков плавным легким шагом вошла в помещение. Высокого роста, худоватая, волосы цвета воронова крыла красивыми вьющимися прядями спадают на плечи из мудрено собранного хвоста. Лицо со слегка заметно проступающим греческим профилем, чуть брезгливым ртом, обрамленным узкими, алыми из-за помады губами, и широкими, изумрудными глазами, выгодно подчеркнутыми подводкой и черной, как бездна, тушью на накладных ресницах.
С манерами и осанкой, которой могли бы позавидовать даже настоятельницы английской школы горничных, она чинно прошлась через первый этаж, рассекая легкую туманность никотина, и приземлилась рядом с Луссурией за барную стойку, и бархат черного платья зашептался под столешницей.
Ровно без десяти пять.
- Здравствуй, моя гетера, – проговорила она, и приятный, шелковый баритон успокаивающе достиг ушей Луссурии.
Как сделать шах и мат в три хода? Следим за руками: кручу, верчу…
- Здравствуй, Роза, дорогая, – Луссурия чуть шире расставил локти на столе, помешивая лед в стакане трубочкой, и перевел взгляд.
Она наклонилась, целуя варийца в щеку, одновременно и как любовница, и как мать, и в его ладонь, прикрытую локтем, незаметно для других скользнул небольшой запечатанный конверт.
Следите за руками?
- Как твои дела, моя юная Персефона? – она нежно улыбнулась и заправила изумрудную прядь за ухо. - Господи, это Шанель, дорогая? – она лукаво улыбнулась и покачала головой. - Умопомрачительный запах. Можно понаслаждаться?
- Сколько пожелаешь, моя Галатея, – он убрал локоть и откинул мешающие пряди назад, открывая шею.
Оперевшись рукой на колено Луссурии, Роза провела кончиком носа вверх по шее, делая глубокий вдох, и прикусила мочку его уха, выдыхая.
- На север от станции Сан-Жермен, два налево – один направо, - она сделала еще вдох, прикрывая глаза. – Классный запах, – чуть сжала пальцы, и заточенные ногти чуть впились сквозь одежду в кожу, – три, семнадцать, двадцать один, – она улыбнулась и обвела кромку уха языком. – И не забудь посмотреть в небо, дорогая.
Луссурия взял ее ладонь в свою руку и нежно поцеловал, погладив по щеке.
Шах.
- Дорогая, ты соблазнительна, - он заправил смольно-черную прядь за ухо и чуть тронул ее кончик носа. - Чтобы я без тебя делал?
Роза самодовольно хмыкнула, и забрала у Луссурии стакан, отпивая немного и оставляя след алой помады на прозрачном стекле.
- Без меня ты бы сделать ничего не смог, – не поворачивая головы, она стрельнула глазами в его сторону из-под полуопущенных ресниц. - Хочу такой же охуенный запах.
- Без проблем, – усмехнулся Луссурия. – Ящик, два?
- Иди отсюда! – она звонко рассмеялась и небольно ткнула его кулачком в руку. Луссурия поморщился. Все-таки хоть и бывший, но Фредерико Железный Перст отлично держал удар.
Вариец поднялся и напоследок поцеловал ее в шею.
- Удачной охоты, моя Багира.
- Au revoir, ma cheri! - пропел Луссурия и спешной походкой вышел из здания, вынося с собой клуб дыма и запах нескольких десятков духов.
Мат. Партия окончена. Сцена гаснет.
- Повторить, – ледяным тоном приказала Роза, и, вспомнив что-то, весело прицокнула языком.
Часть 2.
- Что-то ты долго больно. И что это за пидорский прикид? – спрашивает Маммон, тоном давая понять, что ответ ему не особо-то и требуется.
- Станция Сан-Жермен, и потом на север, – бросает Луссурия и, поддев рычаг у кресла водителя, достает из багажника массивную спортивную сумку, бросая на заднее сиденье. Переводит взгляд на дверь клуба и посылает кому-то воздушный поцелуй, со стуком закрывая багажник, и тут же залезает в машину. Резко захлопывает дверь и, сделав глубокий вдох, достает зеркальце, поправляя прическу и подводя губы ловко выуженной откуда-то помадой. – Ты поведешь, мне надо сменить туалет.
Маммон безразлично кивает и, повернув ключ, до упора вдавливает педаль газа. Под оглушительный визг шин и рев мотора Луссурию откидывает на спинку кресла.
- Господи ты мой Боже, кто учил тебя водить?
- Тот же, кто тебя одеваться, – отвечает аркобалено и как-то совсем не по-детски ухмыляется.
2.
- Добрый вечер, мсье, меня зовут Луссурия, - вариец, высовываясь почти наполовину из окна машины и кокетничая, как девка на выданье, стреляет глазками в матерого байкера, который стоит у дороги, опершись на своего хромированного зверя. – Не знаете ли вы Эйдеса? Я ему кое-что должна.
- Ну я Эйдес, но я не помню ни одной Луссурии, которая была бы мне что-то должна.
- А Персефоны? – он хитро улыбается и, послав воздушный поцелуй, подмигивает мужчине подведенным глазом.
Маммон закатывает глаза и желает как можно незаметней вжаться в спинку водительского сиденья.
- Оу, так это вы, – Эйдес резко меняет модель поведения и как-то смущенно косится на Луссурию из-подлобья, чуть-чуть не вызвав у того приступ: хранитель Солнца вообще падок на мужчин сильных и непорочных. – Пойдемте.
Луссурия, прощебетав что-то нечленораздельное на своем канареечно-итальянском, непонятном Маммону, с почти магической быстротой выползает наружу, и вот он уже идет под ручку с мужчиной, по тропинке, удаляясь от машины.
Иллюзионист же предпочел оставаться на месте: Фантазма дремала, и он решил последовать ее совету.
Проснулся он от странного гула, исходившего от земли.
В своей жизни Вайпер повидал многое, но армию трансвеститов он видел впервые: целая толпа мужиков в черных, зеленых и серых боксерках, с мишурой вокруг шеи, накрашенными губами, ногтями и ресницами, и со всеми возможными видами оружия за спиной, в берцах и штанах-хаки военного образца, сопровождаемая вездеходами и внедорожниками внушала страх и ужас.
Он почувствовал себя насекомым, которое угодило под ноги бегущему табуну.
Маммон содрогнулся, подумав о том, что эта армия сделает с врагом, и к подобным мыслям решил больше не возвращаться.
- Ах, какая прекрасная юная леди! – пропел мужчина, заглядывая в приоткрытую щель стекла со стороны водителя.
У Вайпера начался нервный тик. А когда у него был нервный тик, ставки на бирже чудовищно быстро росли.
- Он юноша, Шер, дорогая, – Луссурия хихикнул и залез на заднее сиденье. – Зовут Маммон.
- Как mamman?* - спросила одна из фей.
- Нет, как монах, – поправил иллюзионист.
Все ошарашено охнули и посмотрели на него с таким сочувствующе-страдающим видом, что волосы на голове Вайпера едва не пришли в движение, уголок губ нервно дернулся.
- Нет, дорогие, эти монахи обетов не дают, – рассмеялся Луссурия и похлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание.
– Жоржетта, Лиза и Франциска поедут со мной, остальные мои любимые, красивенькие феи поедут с Джозефом, Льюисом и Говардом! – Он чуть повысил тон, отчего у Маммона возникла стойкая ассоциация с пианино. Если надавить на клавиши на одном его конце и, не сбавляя давления, провести рукой до другого конца и обратно, возникает та же интонация, что и у как минимум половины присутствующих здесь людей.
Когда три “милые феи”, которые, по мнению иллюзиониста, больше походили на жертв испытаний косметики на животных, уселись на заднее сиденье (переднее осталось за Луссурией, чему Вайпер даже отчаянно порадовался), машина просела со скрипом, достойным олимпийского чемпиона в метании дисков, и дверь как-то немного жалобно пискнула, захлопываясь за феей номер три.
- Вперед! Спасать моих мальчиков!– Луссурия все с той же интонацией расстроенного пианино салютовал куда-то вперед, и Маммон с оттягом вжал педаль газа на полную еще раз, не без удовольствия отметив испуганные восклицания с заднего сиденья, частично заглушаемые ревом мотора.
До сих пор сидевшая тихо, Фантазма недовольно квакнула.
Вопль трех фей-призеров-в-среднем-и-тяжелом-весе Маммон запомнит надолго, потому что ему еле-еле хватило нервов не выпустить руль из рук.
- Вы чо, бля, совсем рехнулись?! - Иллюзионист, не удержавшись, злобно шикнул на мужиков, дав понять, что еще раз, и они все будут отскребать от асфальта свои разукрашенные морды.
Тот, кого звали Франциской, охнул и стер слезинку из уголка глаза, и остальные трое защебетали, создавая вокруг него ауру “подружек”, отчего Маммону очень захотелось, чтобы Фантазма квакнула еще раз. Но, предвидя катастрофу, он умоляюще посмотрел на животное через зеркало заднего вида и взглядом попросил молчать. Лягушка понимающе моргнула и больше не проронила ни звука.
- Кстати, а этот милый мальчик не пострадает? – послышался голос Лизы. - Он не выглядит сильным.
Вайпер спрятал под капюшоном ухмылку, Луссурия кокетливо захихикал:
- Он у нас по другой части.
Повисла пауза: Маммону почудилось, что это сейчас был скрип не тормозов, а трех пар мозгов, которые пытались уловить смысл сказанного. Лишь чудо и благополучие сидевшей на голове Фантазмы удержали его от того, чтобы не приложиться пару раз о руль головой, постепенно догадывавшейся, что именно заставило их задуматься.
После короткого объяснения и фразы “в это трудно поверить, но это так” и ответного, утвердительного “ааа”, Маммон уже был на грани бешенства, но, будучи человеком сдержанным, стоически держал марку.
Интересно, кому сейчас было хуже: остальным Варийцам, находящимся в плену, или ему – сбежавшему от пыток рядовому армии трансвеститов под командованием Луссурии, в машине с тремя феями, растительности на лице которых любой уважающий себя викинг бы просто обзавидовался?
Вайпер чуть сильнее вдавил педаль газа, отчего стрелка на спидометре резко скакнула, и устало вздохнул: слишком уж о многом в последнее время ему приходилось стараться не думать.
Часть 3.
Спавшим в старом поместье солдатам в эту минуту показалось, что началась новая мировая война: залпы, вой, дым и крики людей обрушились на них, как японская авиация на Перл Харбор, - неожиданно и беспощадно.
Боевой отряд фей под руководством Луссурии, которому роль Жанны Д’Арк в этой баталии была отведена единогласно (Маммона, к слову, никто не спрашивал), прокладывал себе путь вперед в потрясающей быстротой.
Слышались выстрелы, оклики, крики, некоторые из которых переходили в вопли ужаса (и Вайпер вполне мог понять, почему), и автоматные очереди, взрывы и улюлюканье. Было даже несколько залпов мухи, но иллюзионист молился, чтобы это была просто игра его уже немного больного воображения.
- Никакой пощады, девочки мои! – высокий, щебечущий голос хранителя Солнца разрезал ухо по рации даже в варианте с минимальным звуком, а уж дружное “Есть, мэм!” басом по всем каналам вообще разрывало мозг.
Они бежали рядом, и Луссурия, попросив Маммона экономить силы и не расставлять иллюзии, прокладывал дорогу точными ударами по болевым точкам, орудуя кулаками и коленями во всех известных ему позициях муай-тай. Что самое удивительное, в процессе боя он умудрялся поправлять прическу и на бегу подводить губы, стараясь, однако, не задерживаться, и только один раз он не выдержал и приостановил шествие к цели.
- Пидор поганый! – сплюнул один из побитых солдат, отползая к стенке, кривясь от боли в сломанной руке. Луссурия остановился и, встряхнув головой, кокетливо поправил очки, подходя к раненому противнику на расстояние близкое, но недостаточное для неожиданного удара.
- Дорогой, мне послышалось, верно? – он широко улыбнулся и неуследимо быстро (даже для Маммона, реакцию которого нельзя было назвать медленной даже с очень большим натягом) с силой опустил берц на ногу солдата, ломая ее в лодыжке, слушая, как тот громко взвыл от боли в сломанной ноге. – Ты меня как сейчас назвал? – Луссурия облизнулся, и походящая на оскал улыбка сделала его очень похожим на коршуна.
Солдат, растерявший свой воинственный дух, выл и плакал, и смотрел на Луссурию зареванными, испуганными глазами.
- Не убивай меня, пожалуйста, – он пытался отвести ногу в сторону, но скрип сломанной кости о плитку заставил Маммона вздрогнуть, а солдата завыть протяжно и жалобно, как ребенок.
Луссурия широко улыбнулся, проигнорировав просьбу:
- Где держат моих мальчиков? – его тон был спокойным, но в нем все же можно было различить нотки истеричного нетерпения.
- В подвале, отсюда прямо и налево.
- Маммон, дорогой, двигайся дальше, все хорошо, – промурлыкал Луссурия. – Сейчас мы с этим джентлеменом немножечко потреплемся о своем, о девичьем, и я тебя с легкостью догоню, – прощебетал Солнце Варии и счастливо улыбнулся.
Фантазма плавно перескочила на фиолетовые волосы и моргнула. Иллюзионист, бросив на солдата последний, сочувствующий взгляд, двинулся вперед по коридору, откинув капюшон.
Через пару секунд он услышал несколько ударов, вой, а потом одновременно громкий хруст, затихающий хрип и звук падающего на кафельный пол тела.
Аркобалено покачал головой, еще раз убедившись, что Вария – отряд по-настоящему безжалостных, жестоких и свирепых убийц.
Через пару минут они уже были у массивной, пуленепробиваемой железной двери с кодовым замком. Одев перчатки, Луссурия чуть нахмурился, по-детски забавно надув накрашенные ярко-розовым губы, и ввел числовой код из пяти цифр. Дверь с тройным щелчком открылась.
- Откуда ты знаешь код? – вопросительно изогнув бровь, спросил Маммон.
Луссурия только усмехнулся, кокетливо подмигнув:
- Цветочек на ушко напел.
Вайпер уже было хотел войти внутрь, но Солнце предупредительно выставил руку, блокируя проход. Проигнорировав вопрос, достал из кармана Беретту и, надев очки ночного видения, сделал два прицельных выстрела куда-то вверх. Затем бросил внутрь очки, и только потом, обождав ровно десять секунд, вошел сам.
Они сидели в камерах, каждый в отдельной, не пересекавшихся с соседними. Луссурия быстро сбил все замки с клеток, помог помятым Варийцам выползти наружу, когда вдруг, уже выходя из темной камеры, вонявшей тухлятиной и сыростью, как будто что-то вспомнив, встал как вкопанный, как-то неестественно подогнул ноги, сводя колени, всхлипнул и спустя пару секунд уже вовсю ревел, роняя слезы:
- Ах, я так испугался! – утопая в рыданиях, восклицал Луссурия, плечи его тряслись, губы дрожали. – Я так за вас испугался! – он ловко выудил расшитый розовенький платочек откуда-то из кармана и тихонько высморкался. – Я так волновался, что они калечили моих мальчиков!
Варийцы молча уставились на хранителя Солнца, абсолютно не понимая, как на этот внезапный прорыв эмоций реагировать. Затянувшуюся паузу нарушил Занзас: он угрюмо покосился на истерящего Луссурию, фыркнул, усмехнувшись уголком губ, и, встряхнув челкой, пошел прочь, так и не проронив ни слова. За ним же, коротко кивнув Луссурии, последовали остальные.
Маммон закатил глаза и ухмыльнулся.
К моменту их возвращения под лучи солнца, восстание уже было закончено.
Толпа боевых трансвеститов развалилась у входа в место кровавой бойни, зализывая раны и просто отдыхая от тяжелой ночки. Кое-кто что-то тихо напевал басом, другие притворно-скромно хихикали и благодарно охали, перешептываясь, перемигиваясь.
Луссурия, бросив что-то своим, отстал от отряда варийцев и вошел в самый центр этой усталой орды, прокашлялся и толкнул долгую, радостную речь, поддержанную общим гоготом, улюлюканьем и присвистом.
Потом подозвал Эйдеса и, приобняв руками за шею, прошептал ему на ухо что-то, отчего тот густо зарделся и смущенно кивнул.
Луссурия проснулся, от того, что яркое летнее солнце светило прямо в глаза. Он чуть приоткрыл их, наобум шаря на столе в поисках мобильника и, найдя свою испытанную временем Nokia, включил подсветку, пытаясь спросонья рассмотреть, столько же времени он проспал: оказалось, до пробуждения еще полчаса.
Понежившись еще немного в кровати на накрахмаленном, но мягком белье, он, спустя минут десять, все-таки нашел в себе силы подняться, и, встав с постели, небрежно чиркнул пару раз зажигалкой, закуривая все те же потрепанные Vogue, которые чудом пережили вчерашнюю суматоху. Луссурия встал напротив зеркала, разглядывая себя с разных сторон: перекосившаяся растянутая майка, видавшая виды, сидела откровенно убого, и он, слегка обиженно покривившись, стянул ее, броском отправляя в мусорку вслед за пустой пачкой перепорченных сигарет, когда блик, пробежавший по лицу, заставляя сощуриться, обратил его внимание на стол.
На белой расшитой скатерти лежал букет бардово-красных роз и рядом с ним, не забирая все внимание на себя, стреляя бликами под лучами яркого солнца, стояла бутылка последних духов от Chanel, которые Луссурия так любил. Он деловито осмотрел букет и стол, провел пальцами по кромке духов.
Ни записки, ни намека: ничего не было.
Луссурия поднес цветы в лицу, делая глубокий вдох, и понял, что чувствовать себя любимой женщиной целого отряда беспощадных убийц – непередаваемое удовольствие.
- Мусор, где мой завтрак?! – раздался сердитый вопль этажом ниже, рыком разносясь по зданию.
- Иду-иду! – радостно прощебетал хранитель Солнца, натягивая бадлон и повязывая на шею элегантный шарфик. Он сладко потянулся, предвкушая счастливый день, умыл лицо, открыл помаду, подводя губы, расчесался, и тряхнув головой, пошел готовить завтрак в стиле Варии: побольше красного и поджарить до хрустящей корочки.
Качественного фикшена, как и фикшена с адекватным юмором, с его участием мало.... Но тут на доброфесте была такая заявка:
AU-27. Луссурия. По какой-либо причине его не взяли на задание, оказавшееся подставой. Маммон сбегает, остальные попадают в плен. Операция "Освободить моих мальчиков!". Задействовать связи в "своих" кругах, артистизм и импровизация, муай-тай и никакой жалости.
URL записиКоторую очень хорошо реализовали, на мой взгляд.
читать дальше
Часть 1.
Такие места, как это, называют противным словом “притон”. Здесь мало едят, много говорят и заказывают в основном коктейли. Такие люди, как “шеф”, ”сеньор” и “дон”, здесь никогда не появятся, даже если это заведение станет последним баром в городе, а в женском туалете рядом с автоматом, выдающим прокладки, стоит второй – с презервативами по пять центов.
Луссурия молча сидел нога на ногу за барной стойкой и докуривал Vogue, элегантно стряхивая пепел ухоженными накрашенными пальцами, и хмурился, разглядывая низкий стакан с Cherry. Кольца на руках иногда тихонько позвякивали, когда мужчина то и дело лез в карман за телефоном, чтобы посмотреть время, но так ни разу и не запомнил цифры.
Он раздраженно покусывал губы, отшивая уже третьего кавалера на сегодня, охал, виновато извинялся, писал свой телефон и рисовал рядом сердечко на салфетке, утешительно проводил накрашенным ногтем по плечу незадачливых принцев. Его раздражали его собственная несвоевременная популярность, духота и длинная зеленая прядь, щекотавшая щеку.
Но он знал: Роза не опаздывает. Никогда и ни за что. Это аксиома.
Потому что Роза Ириньо, она же Дон Фредерико Стройо, была человеком пунктуальным, важным и знала цену времени. А еще она чудесно разбиралась в помаде, макияже и парфюмерии и была превосходной содержательницей сети заведений, где такие, как Луссурия, могли найти себе компанию по интересам и позже – по обоюдному желанию - приятно поговорить наедине. А еще мадам Роза давно задолжала Луссурии одну просьбу, а потому прибыть вовремя было для нее не только делом чести, но и навыком врожденного бизнесмена.
И он ждал, стараясь с завистью не коситься в зал, где парочки покачивались в такт старого “Puttin’ on the Ritz” и улыбались друг другу, ворковали, шептались и целовались в неоновом свете клубных прожекторов.
Луссурия прибыл сюда за час до назначенного срока, купил себе выпивку и сел за барную стойку. Сегодня он был одет особенно броско, и вся его одежда играла под взором дискотечного шара, разлетаясь бликами и привлекая внимание, так некстати сегодня.
Дверь широко распахнулась и дама, одетая вычурно, но без излишков плавным легким шагом вошла в помещение. Высокого роста, худоватая, волосы цвета воронова крыла красивыми вьющимися прядями спадают на плечи из мудрено собранного хвоста. Лицо со слегка заметно проступающим греческим профилем, чуть брезгливым ртом, обрамленным узкими, алыми из-за помады губами, и широкими, изумрудными глазами, выгодно подчеркнутыми подводкой и черной, как бездна, тушью на накладных ресницах.
С манерами и осанкой, которой могли бы позавидовать даже настоятельницы английской школы горничных, она чинно прошлась через первый этаж, рассекая легкую туманность никотина, и приземлилась рядом с Луссурией за барную стойку, и бархат черного платья зашептался под столешницей.
Ровно без десяти пять.
- Здравствуй, моя гетера, – проговорила она, и приятный, шелковый баритон успокаивающе достиг ушей Луссурии.
Как сделать шах и мат в три хода? Следим за руками: кручу, верчу…
- Здравствуй, Роза, дорогая, – Луссурия чуть шире расставил локти на столе, помешивая лед в стакане трубочкой, и перевел взгляд.
Она наклонилась, целуя варийца в щеку, одновременно и как любовница, и как мать, и в его ладонь, прикрытую локтем, незаметно для других скользнул небольшой запечатанный конверт.
Следите за руками?
- Как твои дела, моя юная Персефона? – она нежно улыбнулась и заправила изумрудную прядь за ухо. - Господи, это Шанель, дорогая? – она лукаво улыбнулась и покачала головой. - Умопомрачительный запах. Можно понаслаждаться?
- Сколько пожелаешь, моя Галатея, – он убрал локоть и откинул мешающие пряди назад, открывая шею.
Оперевшись рукой на колено Луссурии, Роза провела кончиком носа вверх по шее, делая глубокий вдох, и прикусила мочку его уха, выдыхая.
- На север от станции Сан-Жермен, два налево – один направо, - она сделала еще вдох, прикрывая глаза. – Классный запах, – чуть сжала пальцы, и заточенные ногти чуть впились сквозь одежду в кожу, – три, семнадцать, двадцать один, – она улыбнулась и обвела кромку уха языком. – И не забудь посмотреть в небо, дорогая.
Луссурия взял ее ладонь в свою руку и нежно поцеловал, погладив по щеке.
Шах.
- Дорогая, ты соблазнительна, - он заправил смольно-черную прядь за ухо и чуть тронул ее кончик носа. - Чтобы я без тебя делал?
Роза самодовольно хмыкнула, и забрала у Луссурии стакан, отпивая немного и оставляя след алой помады на прозрачном стекле.
- Без меня ты бы сделать ничего не смог, – не поворачивая головы, она стрельнула глазами в его сторону из-под полуопущенных ресниц. - Хочу такой же охуенный запах.
- Без проблем, – усмехнулся Луссурия. – Ящик, два?
- Иди отсюда! – она звонко рассмеялась и небольно ткнула его кулачком в руку. Луссурия поморщился. Все-таки хоть и бывший, но Фредерико Железный Перст отлично держал удар.
Вариец поднялся и напоследок поцеловал ее в шею.
- Удачной охоты, моя Багира.
- Au revoir, ma cheri! - пропел Луссурия и спешной походкой вышел из здания, вынося с собой клуб дыма и запах нескольких десятков духов.
Мат. Партия окончена. Сцена гаснет.
- Повторить, – ледяным тоном приказала Роза, и, вспомнив что-то, весело прицокнула языком.
Часть 2.
- Что-то ты долго больно. И что это за пидорский прикид? – спрашивает Маммон, тоном давая понять, что ответ ему не особо-то и требуется.
- Станция Сан-Жермен, и потом на север, – бросает Луссурия и, поддев рычаг у кресла водителя, достает из багажника массивную спортивную сумку, бросая на заднее сиденье. Переводит взгляд на дверь клуба и посылает кому-то воздушный поцелуй, со стуком закрывая багажник, и тут же залезает в машину. Резко захлопывает дверь и, сделав глубокий вдох, достает зеркальце, поправляя прическу и подводя губы ловко выуженной откуда-то помадой. – Ты поведешь, мне надо сменить туалет.
Маммон безразлично кивает и, повернув ключ, до упора вдавливает педаль газа. Под оглушительный визг шин и рев мотора Луссурию откидывает на спинку кресла.
- Господи ты мой Боже, кто учил тебя водить?
- Тот же, кто тебя одеваться, – отвечает аркобалено и как-то совсем не по-детски ухмыляется.
2.
- Добрый вечер, мсье, меня зовут Луссурия, - вариец, высовываясь почти наполовину из окна машины и кокетничая, как девка на выданье, стреляет глазками в матерого байкера, который стоит у дороги, опершись на своего хромированного зверя. – Не знаете ли вы Эйдеса? Я ему кое-что должна.
- Ну я Эйдес, но я не помню ни одной Луссурии, которая была бы мне что-то должна.
- А Персефоны? – он хитро улыбается и, послав воздушный поцелуй, подмигивает мужчине подведенным глазом.
Маммон закатывает глаза и желает как можно незаметней вжаться в спинку водительского сиденья.
- Оу, так это вы, – Эйдес резко меняет модель поведения и как-то смущенно косится на Луссурию из-подлобья, чуть-чуть не вызвав у того приступ: хранитель Солнца вообще падок на мужчин сильных и непорочных. – Пойдемте.
Луссурия, прощебетав что-то нечленораздельное на своем канареечно-итальянском, непонятном Маммону, с почти магической быстротой выползает наружу, и вот он уже идет под ручку с мужчиной, по тропинке, удаляясь от машины.
Иллюзионист же предпочел оставаться на месте: Фантазма дремала, и он решил последовать ее совету.
Проснулся он от странного гула, исходившего от земли.
В своей жизни Вайпер повидал многое, но армию трансвеститов он видел впервые: целая толпа мужиков в черных, зеленых и серых боксерках, с мишурой вокруг шеи, накрашенными губами, ногтями и ресницами, и со всеми возможными видами оружия за спиной, в берцах и штанах-хаки военного образца, сопровождаемая вездеходами и внедорожниками внушала страх и ужас.
Он почувствовал себя насекомым, которое угодило под ноги бегущему табуну.
Маммон содрогнулся, подумав о том, что эта армия сделает с врагом, и к подобным мыслям решил больше не возвращаться.
- Ах, какая прекрасная юная леди! – пропел мужчина, заглядывая в приоткрытую щель стекла со стороны водителя.
У Вайпера начался нервный тик. А когда у него был нервный тик, ставки на бирже чудовищно быстро росли.
- Он юноша, Шер, дорогая, – Луссурия хихикнул и залез на заднее сиденье. – Зовут Маммон.
- Как mamman?* - спросила одна из фей.
- Нет, как монах, – поправил иллюзионист.
Все ошарашено охнули и посмотрели на него с таким сочувствующе-страдающим видом, что волосы на голове Вайпера едва не пришли в движение, уголок губ нервно дернулся.
- Нет, дорогие, эти монахи обетов не дают, – рассмеялся Луссурия и похлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание.
– Жоржетта, Лиза и Франциска поедут со мной, остальные мои любимые, красивенькие феи поедут с Джозефом, Льюисом и Говардом! – Он чуть повысил тон, отчего у Маммона возникла стойкая ассоциация с пианино. Если надавить на клавиши на одном его конце и, не сбавляя давления, провести рукой до другого конца и обратно, возникает та же интонация, что и у как минимум половины присутствующих здесь людей.
Когда три “милые феи”, которые, по мнению иллюзиониста, больше походили на жертв испытаний косметики на животных, уселись на заднее сиденье (переднее осталось за Луссурией, чему Вайпер даже отчаянно порадовался), машина просела со скрипом, достойным олимпийского чемпиона в метании дисков, и дверь как-то немного жалобно пискнула, захлопываясь за феей номер три.
- Вперед! Спасать моих мальчиков!– Луссурия все с той же интонацией расстроенного пианино салютовал куда-то вперед, и Маммон с оттягом вжал педаль газа на полную еще раз, не без удовольствия отметив испуганные восклицания с заднего сиденья, частично заглушаемые ревом мотора.
До сих пор сидевшая тихо, Фантазма недовольно квакнула.
Вопль трех фей-призеров-в-среднем-и-тяжелом-весе Маммон запомнит надолго, потому что ему еле-еле хватило нервов не выпустить руль из рук.
- Вы чо, бля, совсем рехнулись?! - Иллюзионист, не удержавшись, злобно шикнул на мужиков, дав понять, что еще раз, и они все будут отскребать от асфальта свои разукрашенные морды.
Тот, кого звали Франциской, охнул и стер слезинку из уголка глаза, и остальные трое защебетали, создавая вокруг него ауру “подружек”, отчего Маммону очень захотелось, чтобы Фантазма квакнула еще раз. Но, предвидя катастрофу, он умоляюще посмотрел на животное через зеркало заднего вида и взглядом попросил молчать. Лягушка понимающе моргнула и больше не проронила ни звука.
- Кстати, а этот милый мальчик не пострадает? – послышался голос Лизы. - Он не выглядит сильным.
Вайпер спрятал под капюшоном ухмылку, Луссурия кокетливо захихикал:
- Он у нас по другой части.
Повисла пауза: Маммону почудилось, что это сейчас был скрип не тормозов, а трех пар мозгов, которые пытались уловить смысл сказанного. Лишь чудо и благополучие сидевшей на голове Фантазмы удержали его от того, чтобы не приложиться пару раз о руль головой, постепенно догадывавшейся, что именно заставило их задуматься.
После короткого объяснения и фразы “в это трудно поверить, но это так” и ответного, утвердительного “ааа”, Маммон уже был на грани бешенства, но, будучи человеком сдержанным, стоически держал марку.
Интересно, кому сейчас было хуже: остальным Варийцам, находящимся в плену, или ему – сбежавшему от пыток рядовому армии трансвеститов под командованием Луссурии, в машине с тремя феями, растительности на лице которых любой уважающий себя викинг бы просто обзавидовался?
Вайпер чуть сильнее вдавил педаль газа, отчего стрелка на спидометре резко скакнула, и устало вздохнул: слишком уж о многом в последнее время ему приходилось стараться не думать.
Часть 3.
Спавшим в старом поместье солдатам в эту минуту показалось, что началась новая мировая война: залпы, вой, дым и крики людей обрушились на них, как японская авиация на Перл Харбор, - неожиданно и беспощадно.
Боевой отряд фей под руководством Луссурии, которому роль Жанны Д’Арк в этой баталии была отведена единогласно (Маммона, к слову, никто не спрашивал), прокладывал себе путь вперед в потрясающей быстротой.
Слышались выстрелы, оклики, крики, некоторые из которых переходили в вопли ужаса (и Вайпер вполне мог понять, почему), и автоматные очереди, взрывы и улюлюканье. Было даже несколько залпов мухи, но иллюзионист молился, чтобы это была просто игра его уже немного больного воображения.
- Никакой пощады, девочки мои! – высокий, щебечущий голос хранителя Солнца разрезал ухо по рации даже в варианте с минимальным звуком, а уж дружное “Есть, мэм!” басом по всем каналам вообще разрывало мозг.
Они бежали рядом, и Луссурия, попросив Маммона экономить силы и не расставлять иллюзии, прокладывал дорогу точными ударами по болевым точкам, орудуя кулаками и коленями во всех известных ему позициях муай-тай. Что самое удивительное, в процессе боя он умудрялся поправлять прическу и на бегу подводить губы, стараясь, однако, не задерживаться, и только один раз он не выдержал и приостановил шествие к цели.
- Пидор поганый! – сплюнул один из побитых солдат, отползая к стенке, кривясь от боли в сломанной руке. Луссурия остановился и, встряхнув головой, кокетливо поправил очки, подходя к раненому противнику на расстояние близкое, но недостаточное для неожиданного удара.
- Дорогой, мне послышалось, верно? – он широко улыбнулся и неуследимо быстро (даже для Маммона, реакцию которого нельзя было назвать медленной даже с очень большим натягом) с силой опустил берц на ногу солдата, ломая ее в лодыжке, слушая, как тот громко взвыл от боли в сломанной ноге. – Ты меня как сейчас назвал? – Луссурия облизнулся, и походящая на оскал улыбка сделала его очень похожим на коршуна.
Солдат, растерявший свой воинственный дух, выл и плакал, и смотрел на Луссурию зареванными, испуганными глазами.
- Не убивай меня, пожалуйста, – он пытался отвести ногу в сторону, но скрип сломанной кости о плитку заставил Маммона вздрогнуть, а солдата завыть протяжно и жалобно, как ребенок.
Луссурия широко улыбнулся, проигнорировав просьбу:
- Где держат моих мальчиков? – его тон был спокойным, но в нем все же можно было различить нотки истеричного нетерпения.
- В подвале, отсюда прямо и налево.
- Маммон, дорогой, двигайся дальше, все хорошо, – промурлыкал Луссурия. – Сейчас мы с этим джентлеменом немножечко потреплемся о своем, о девичьем, и я тебя с легкостью догоню, – прощебетал Солнце Варии и счастливо улыбнулся.
Фантазма плавно перескочила на фиолетовые волосы и моргнула. Иллюзионист, бросив на солдата последний, сочувствующий взгляд, двинулся вперед по коридору, откинув капюшон.
Через пару секунд он услышал несколько ударов, вой, а потом одновременно громкий хруст, затихающий хрип и звук падающего на кафельный пол тела.
Аркобалено покачал головой, еще раз убедившись, что Вария – отряд по-настоящему безжалостных, жестоких и свирепых убийц.
Через пару минут они уже были у массивной, пуленепробиваемой железной двери с кодовым замком. Одев перчатки, Луссурия чуть нахмурился, по-детски забавно надув накрашенные ярко-розовым губы, и ввел числовой код из пяти цифр. Дверь с тройным щелчком открылась.
- Откуда ты знаешь код? – вопросительно изогнув бровь, спросил Маммон.
Луссурия только усмехнулся, кокетливо подмигнув:
- Цветочек на ушко напел.
Вайпер уже было хотел войти внутрь, но Солнце предупредительно выставил руку, блокируя проход. Проигнорировав вопрос, достал из кармана Беретту и, надев очки ночного видения, сделал два прицельных выстрела куда-то вверх. Затем бросил внутрь очки, и только потом, обождав ровно десять секунд, вошел сам.
Они сидели в камерах, каждый в отдельной, не пересекавшихся с соседними. Луссурия быстро сбил все замки с клеток, помог помятым Варийцам выползти наружу, когда вдруг, уже выходя из темной камеры, вонявшей тухлятиной и сыростью, как будто что-то вспомнив, встал как вкопанный, как-то неестественно подогнул ноги, сводя колени, всхлипнул и спустя пару секунд уже вовсю ревел, роняя слезы:
- Ах, я так испугался! – утопая в рыданиях, восклицал Луссурия, плечи его тряслись, губы дрожали. – Я так за вас испугался! – он ловко выудил расшитый розовенький платочек откуда-то из кармана и тихонько высморкался. – Я так волновался, что они калечили моих мальчиков!
Варийцы молча уставились на хранителя Солнца, абсолютно не понимая, как на этот внезапный прорыв эмоций реагировать. Затянувшуюся паузу нарушил Занзас: он угрюмо покосился на истерящего Луссурию, фыркнул, усмехнувшись уголком губ, и, встряхнув челкой, пошел прочь, так и не проронив ни слова. За ним же, коротко кивнув Луссурии, последовали остальные.
Маммон закатил глаза и ухмыльнулся.
К моменту их возвращения под лучи солнца, восстание уже было закончено.
Толпа боевых трансвеститов развалилась у входа в место кровавой бойни, зализывая раны и просто отдыхая от тяжелой ночки. Кое-кто что-то тихо напевал басом, другие притворно-скромно хихикали и благодарно охали, перешептываясь, перемигиваясь.
Луссурия, бросив что-то своим, отстал от отряда варийцев и вошел в самый центр этой усталой орды, прокашлялся и толкнул долгую, радостную речь, поддержанную общим гоготом, улюлюканьем и присвистом.
Потом подозвал Эйдеса и, приобняв руками за шею, прошептал ему на ухо что-то, отчего тот густо зарделся и смущенно кивнул.
Луссурия проснулся, от того, что яркое летнее солнце светило прямо в глаза. Он чуть приоткрыл их, наобум шаря на столе в поисках мобильника и, найдя свою испытанную временем Nokia, включил подсветку, пытаясь спросонья рассмотреть, столько же времени он проспал: оказалось, до пробуждения еще полчаса.
Понежившись еще немного в кровати на накрахмаленном, но мягком белье, он, спустя минут десять, все-таки нашел в себе силы подняться, и, встав с постели, небрежно чиркнул пару раз зажигалкой, закуривая все те же потрепанные Vogue, которые чудом пережили вчерашнюю суматоху. Луссурия встал напротив зеркала, разглядывая себя с разных сторон: перекосившаяся растянутая майка, видавшая виды, сидела откровенно убого, и он, слегка обиженно покривившись, стянул ее, броском отправляя в мусорку вслед за пустой пачкой перепорченных сигарет, когда блик, пробежавший по лицу, заставляя сощуриться, обратил его внимание на стол.
На белой расшитой скатерти лежал букет бардово-красных роз и рядом с ним, не забирая все внимание на себя, стреляя бликами под лучами яркого солнца, стояла бутылка последних духов от Chanel, которые Луссурия так любил. Он деловито осмотрел букет и стол, провел пальцами по кромке духов.
Ни записки, ни намека: ничего не было.
Луссурия поднес цветы в лицу, делая глубокий вдох, и понял, что чувствовать себя любимой женщиной целого отряда беспощадных убийц – непередаваемое удовольствие.
- Мусор, где мой завтрак?! – раздался сердитый вопль этажом ниже, рыком разносясь по зданию.
- Иду-иду! – радостно прощебетал хранитель Солнца, натягивая бадлон и повязывая на шею элегантный шарфик. Он сладко потянулся, предвкушая счастливый день, умыл лицо, открыл помаду, подводя губы, расчесался, и тряхнув головой, пошел готовить завтрак в стиле Варии: побольше красного и поджарить до хрустящей корочки.
@темы: Вонгола, Луссурия, Katekyo Hitman Reborn!, ыыыыыыы, весело, reborn, Вария
В этот день будет никах - бракосочетание по мусульманским канонам... Над датой официальной свадьбы пока не думали. 
